теплый уголочек

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » теплый уголочек » закрытые игры » джихун и юнги, 2


джихун и юнги, 2

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

               юнги все-таки замечает джихуна, и забавно,
что все психологические болезни тоже обостряются по весне

       ---------------- н ы н е ш н и й   г о д,   п р о б л е м ы   т е   ж е --------------------------------

http://funkyimg.com/i/2FxpC.png http://funkyimg.com/i/2FxpB.png

от гнева лицо кровью наливается, да? хочется грудь кому-нибудь разорвать, вытащить сладко бьющееся сердце и растоптать, или сжечь, или сохранить в руках, чтобы больше не попадало в чужие руки? давай, почувствуй себя мной. эта ненависть, эта привязанность. мне от тебя плохо, тебе от меня — тем более, и все больше походим на фарс. [я никогда не скажу тебе, как трепетно сжимает внутри осознанием твоей одержимости].

------------------------- д а р ь я   т р а й д е н -------------------------
держась за стены в темноте коридора
             в половине третьего ночи, я продолжаю наши воображаемые диалоги

[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/34-1528580154.png[/AVA][NIC]MIN JIHOON[/NIC]

0

2

[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/76-1529345535.png[/AVA][NIC]min yoongi[/NIC]

http://funkyimg.com/i/2FYD9.gif
боль —
это видеть знакомую руку,
в чьей-то чужой руке

и придумают боль себе
и буду выть от нее
и будут держать ее крепко-крепко

http://funkyimg.com/i/2FYDa.gif

#np – failsophy – придумал боль

юнги убеждает себя в том, что он счастлив. убеждает в том, что с его жизнью все в порядке. он убеждает себя, но получается это как-то однобоко, неуверенно и все находится в таком шатком положение, что юнги уже даже начинает сомневаться — а все ли в порядке с его жизнью? он проводит время со своей семьей [без младшего брата]: обедает в кругу родителей и своей прелестной дочурке, что впопыхах рассказывает обо всем, что с ней случилось за этот день. она очень много болтает и строит смешные рожицы, как будто сердится, или обижается, строя из себя настоящую взрослую леди. в каждой черточке ее мимике и повадке, юнги все видит ее мать, которую она никогда не сможет увидит, которой никогда не сможет рассказать о своем первой влюбленности, о первом поцелуе, или о том, как мальчишка разбил ей сердце, угостив яблоком совершенно другую девочку. в пять лет с такими рассказами придешь к отцу, а в четырнадцать уже вряд ли, и юнги ловит эти крупицы времени, когда его дочурка еще такая маленькая принцесса, что беззаботно рассуждает о мальчишка из садика, и о том, чтобы она хотела получить на свой день рождения. юнги слушает монолог отца о том, что он гордится своим старшим ребенком, вскользь упоминая: “а не то, что наш младший, опять пропивает заработанные деньги, и не думает о будущем” — юнги невольно морщится, слушая подобные разговоры в пол-уха, проваливаясь в какие-то мысли о том же младшем брате, который сейчас, скорей всего, либо рисует, либо напивается в хлам, в очередном ночном клубе, пытаясь найти свое пропитое вдохновение. юнги лишь улыбается уголками губ, слушая о том, что необходимо побывать на каком-то светском мероприятие, что устраивает его отец в компании, и юнги кивает головой, прекрасно понимая, что у него нет на это времени.
юнги выбирается под вечер на улочки города, забредая в одну из палаток, где милые женщины готовят очень вкусные жареные морепродукты, добавляя к ним ушки свиней — что так любит юнги, разбавляя это блюдо холодной стопкой соджу, что обжигает горло, оставляя после себя странное послевкусие. юнги заказывает еще две бутылки, разливая остатки своим друзьям. юнги смеется громче всех, юнги рассказывает больше всех, чувствуя безумное опьянение, которое быстро растекается по уставшему и измученному телу мужчины. юнги давно уже не выбирался к друзьям. он единственный кто был женат среди них, и единственный, кто имеет ребенка на руках. юнги гордится своим званием — папуля — и хвастается своим ребенком каждому, с кем так или иначе знаком.
юнги привыкает слышать одну и ту же фразу от друзей: “не мужское это занятие белье бабам шить!” и молчит, лишь подливает ребятам еще алкоголя. он тактично молчит о том, что его новая коллекция приносит ему достаточно денег, что он может позволить себе купить себе собственный дом в элитном районе города, не думая о том, на что прожить последующие дни. он тактично молчит о том, что его друзья вряд ли когда-нибудь смогут получать такие деньги, как в его компании получают дизайнеры, что занимаются далеко не мужскими занятиями. юнги смеется, ластится к хенам и говорит, что они чертовски правы, поэтому “не могли бы вы угостить обедом бедного дизайнера”, и его угощают. потому что никто даже не может предположить, что такая профессия может приносить в наше время столько денег. юнги улыбается, ощущая себя счастливым. до поры до времени. пока пьяные разговоры не заходят о его семье, о его мертвой жене и о его младшем брате, который всегда выбивался из этого семейства.
— я слышал он рисует, — и юнги опускает очередную стопку холодного соджу в себя, заедая острым кимчи. он тактично молчит, предпочитая слушать. он знает, что по пьяни может разболтать слишком многое, поэтому в таким моменты ведет себя тихо, поспешно разливая алкоголь по быстро опустевшим стопкам. — у него своя галерея? — юнги пожимает плечами, он делает вид, что мало интересуется жизнью брата. он делает вид, что они редко пересекаются. он делает вид, что ему безразлична судьба его брата. он делает вид. на самом деле, внутри все переворачивается, когда он слышит лишь его имя — джихун — и что-то тянет внизу, по привычке, то ли от смущения, то ли от возбуждения, то ли от тех воспоминаний, что разворачиваются перед его глазами, пока он курит сигарету в своем кабинете, прокручивая очередную ночь в постели младшего. юнги знает, что джихун тратит слишком много сил на одну лишь картину, пытаясь подобрать идеальный цветовой баланс, вырисовывая все именно так, как у него в голове. юнги знает, что джихун очень талантлив, но ему об этом не стоит говорить. еще зазнается, еще возомнит о себе слишком много, да и юнги будет выглядеть в глаза проигравшим, потому что признает брата, признает его мастерство и упорность, с которой он вырисовывает очередную картину. юнги знает слишком много о том, что происходит в жизни младшего брата, даже если он не скажет, даже если будет огрызаться, и не позволит юнги влезь в его голову. юнги все равно узнает. потому что он должен знать. должен контролировать. должен управлять этим ребенком. потому что по-другому юнги не может, не привык, не знает, не справится.
— у него кто-нибудь есть? — юнги чуть напрягается, сжимая в руках бутылку с алкоголем, ловя каждое слово старших. юнги знает, что у него с младшим нет никакой договоренности о том, чтобы быть друг другу верными. юнги иногда позволяет себе небольшой марафон на стороне, влюблять в себя очередную жертву, как раньше, в школе с лучшими друзьями. выбирали определенную девушку или мальчика, а потом давали юнги определенный срок, за который он должен справиться с тем, чтобы разбить чье-то сердце. увлекательная игра для тех, кто не испытывает чувства к другим. увлекательная игра для тех, кто не считается с чувствами других. идеальная игра для юнги и для его монстра, что он вырастил внутри себя. юнги позволяет джихуну спать с другими, потому что знает, что младший все равно будет принадлежать ему. он имеет на него больше прав, чем кто-то другой. он знает, как извивается тело младшего под его руками, от его ласк и жадных поцелуев. он знает слишком много, чтобы воспринимать похождения по другим, как измены. это просто попытки уджи сбежать от контроля юнги. это просто очередные попытки понять, что с юнги ему будет лучше всего. поэтому старший не переживает. он лишь ухмыляется, слушая рассказы своих друзей, как они с жадностью перемывают косточки его младшего брата. — говорят, что он с кем-то спит, и кажется, то ли это мальчик, с которого он рисует, то ли кто-то из его близких друзей, — юнги хочется засмеяться, но он сдерживает себя, кашляя в сторону. у уджи нет друзей. и юнги об этом знает. с его характером трудно обрастать какими-то связями. с таким характером проще сжигать мосты, и не возвращаться к прошлому. юнги это все прекрасно знает. поэтому не переживает. поэтому спокойно выпивает еще две стопки соджу, чувствуя легкое опьянение, что ударяет точно в голову. — я видел его недавно с тем парнем, он был таким счастливым, так искренне улыбался, что я даже сначала не признал в нем твоего брата, юнги, — юнги напрягается и хмурится, внимательно смотря на говорящего. что значит искренне улыбался? что значит был счастлив? уджи не может быть таким. он не может быть таким даже с юнги. юнги сжимает в руках стопку, не замечая, что она лопается в его руках с неприятных хлопком. — эй, ты в порядке? — юнги знает, что за парень в последнее время крутится вокруг уджи, они встречались уже достаточно долго. юнги никогда не видел того парня, никогда не видел общие фотографии с ним у джихуна в соц.сетях. и юнги даже не мог предположить, что уджи может улыбаться с кем-то, кроме юнги. может быть счастливым с кем-то еще, кроме юнги.
— я в порядке, — улыбается юнги, отгоняя от себя эти мысли. он стряхивает с руки осколки, отказывается от помощи, лишь перевязывает бумажным полотенцем ладошку, бурчит что-то про раннее утро, большое количество дел, и что ему уже пора. и сбегает. потому что ему нужно увидеть уджи. нужно убедиться в том, что это неправда. увидеть его улыбку. увидеть его взгляд. и понять, что уджи такой может быть только с ним.
юнги привык покупать цветы для младшего брата. он их любит. его квартира заполнена цветами. а для юнги это настоящее испытание. но он стойко выдерживает это, выпивая пару таблеток от аллергии. юнги заходит в аптеку, чтобы купить пластырь, что заменяет пропитанною кровью бумажное полотенце. юнги тратит на это не больше получаса. а после без предупреждения мчится к младшему брату домой.время далеко за полночь, и юнги знает, что уджи дома, скорей всего дорисовывает очередную картину, или же занимается цветами. юнги должен это знать. он должен быть убежден в том, что знает своего младшего брата лучше, чем кто-либо на этой земле. сердце почему-то колотится в грудь, нашептывая, что юнги не прав, ой, как не прав. и юнги давит на газ, пролетая на красный свет, не замечая того, что еще чуть-чуть и он мог встретится с другой машиной. ему плевать. сейчас ему было важно лишь одно — увидеть уджи.
юнги уже собирается вылезти из припаркованной машине, как замечает до боли знакомую фигуру младшего брата в компании другого молодого человека. юнги сжимает руль сильнее, вглядываясь в полумрак. он слышит смех, он видит, как улыбается уджи, не отрывая своего счастливого взгляда от своего знакомого. юнги кривится, прикусывая свою нижнюю губу. он чувствует ревность, что ковыряется иглами в сердце мальчишки. юнги шипит от неприятных чувств, но замирает. потому что ему нужно знать, что происходит. ему нужно понять, насколько он был слеп, и насколько верил младшему, позволяя тому заходить так далеко.
юнги как будто ест стекло, смотря, как младший поднимается на носочках, чтобы поцеловать другого, не его, не юнги, не своего старшего брата. и юнги задыхается в безмолвном крике и ненависти к тому парню,  к которому тянется уджи, которого целует так сладко, так нежно, что сердце взрывается под ребрами. юнги рычит, пытаясь подавить в себе желание, чтобы не сорваться, чтобы не вылезти из машины, и не избить незнакомца, потому что тот посягнул на чужое, на то, что всегда будет принадлежать лишь юнги.
юнги нервничает. юнги дрожит. юнги злиться, да так, что не контролирует свою злость и ненависть. он ждет еще десять минут, после того, как те мальчишки разошлись. юнги ждет еще десять минут, а после выходит из машины. выбрасывает букет в помойку, потому что не в этот раз, и ему там будет самое место, как и чувствам юнги. он знал, что все их отношения никогда не закончатся — и жили они вместе долго и счастливо — потому что то, что происходило между ними было неправильно, чуждо, и незаконно. их бы не поняли, их бы не приняли. их бы жизнь навсегда была бы уничтожена. и никто не мог переступить эту черту. никто не хотел быть изгоем общества. поэтому юнги стыдился своих чувств, стыдился того, что крутилось в его голове, а руки невольно вырисовывались на спящем теле его младшего брата — сердца, звезды и линии, что превращались в знак “бесконечность”. и юнги молился то ли самому себе, то ли каким-то богам о том, чтобы никто не смог узнать об этом. потому что все это неправильно, неверно, неестественно и аморально. но, как юнги может думать обо всем этом, когда видит обнаженное тело младшего брата, что позволяет оставить на нем россыпь вселенных — сладких засосов — по его бледному телу, разрисовывая его именно своими красками и своими чувствами.
юнги не успевает опомнится, как оказывается около двери, за которой скрывается квартира младшего брата. он долго и яростно жмет звонок, и убирает руку лишь тогда, когда на пороге видит не понимающего уджи. он врезается рукой в горло младшего, вжимая его в стенку, громко хлопает дверью, не позволяя никому проникнуть в их идеальный мир. а после прижимается своими губами к губ брата, пытаясь стереть чужой поцелуй. выцеловывая его, выкусывая, не отпуская руку от горла мальчишки.
— ну, что привет, — рычит юнги в губы младшего, скользя рукой по телу брата. юнги пьян. юнги зол. он больше напоминает животное, а не человека. юнги устал. юнги хочет, чтобы уджи любил его. он хочет, чтобы уджи знал, что он любит его. юнги устал скрываться. юнги хочет этого — и жили они долго и счастливо.

0

3

резко, тихо, графично, как в комиксах, которые он покупает во время очередного кризиса, листает, рассматривает легкой рукой сделанные штрихи. после терзает странички, на кусочки разрезая по кадрам. приклеивает на стену, прячет за красками, выкидывает в окно — плотная бумага на ветру дрейфует, качается, осыпается тенью сюжета на плечо прохожему в широкополой (по эпохе, вы не считаете?) шляпе, а тот даже не замечает, увлеченный беседой со статной дамой в возрасте и в почему-то розовом костюме. жизнь без объема. жизнь с продуманными диалогами и всегда смешными шутками. жизнь от старта и до финиша по протоптанной дорожке. джихун видит себя в небрежных мазках, намеченным разностью тонов. симпатичный набросок, может быть, прекрасный, достойный отдельной похвалы, но навечно незавершенный. не хватает деталей, пресловутой души, которую только ленивый сейчас не упоминает всуе.

джихун выходит из дома. стаптывает кроссовки, проходя километры улочек и площадей, залов выставок и ресторанов, пролеты лестниц. постепенно изучает книжку с нелепым названием «три сотни улыбок» и подписью чуть пониже «используется при обучении в государственных службах», копирует с картинок вполне успешно, если верить реакции окружающих. друзей не заводит: бесят друзья. иногда вспоминает, кем был в прошлом, разукрашивает стены завода в цвета тоски, неопределенности и старых фильмов, записанных еще на видеокассеты. выкуривает полпачки в день. поливает цветы, аккуратно избавляется от болеющих листьев. встречается с безумно красивым парнем, вкладывает ладонь в чужую, прогибается под грубыми прикосновениями к ногам и животу, тушит шторы после вечера при свечах и очень громко смеется, пока не приходит нудный сосед снизу, призывая вести себя тише. уводит своего парня от его лучшего друга подальше в углы малоприбыльных баров, напивается с ним же, слушает про любовь, которой лучше бы не. щепотка соли в румяной выпечке — придает вкуса, но легко переборщить.

они перебарщивают. в противоположных друг от друга направлениях. выглядят счастливыми со стороны (смеются же, правильно?), учащенно дышат и закусывают губы, занимаясь медленным сексом в раскуроченной постели, назначают друг другу свидания в свободное от работы время (насколько же глупо это звучит для двух потерянных художников), играют в отношения по всем присущим в обществе правилам, разве что только не беспокоясь об извращенной, неестественной и далее по списку схожести промежностей. это должно успокаивать. вселять уверенность в завтрашнем дне. это должно «смотрите, у меня есть отношения, мне не одиноко, я нормальный, не бесчувственный, так счастлив, что это происходит со мной». почему не работает? почему, черт подери, оно просто не может проникнуть в мозг, минуя все остальное? и даже в мыслях ему не хочется говорить, что скрывается под таинственным «остальное».

контроль ломается, стоит закрыть глаза и потерять сознательное. джош как-то сказал, что очень испугался, проснувшись однажды и увидев, как он спит: без движения, тихо, как будто бы не дыша. в это время далеко, в мирах, не доступных современной технике, уджи смотрит на старшего брата. выводит из памяти черты, рассыпает по лицу любимые родинки, целует ласково сухие, обветренные губы и чувствует, как холодные ладони касаются поясницы, сцепляются за спиной в замок. в этом мире они никогда не были братьями. в этом мире в принципе сложно быть: он молодой, за границы расплывается, изменяется за секунду, зато позволяет внутри себя вершить невозможное. и уджи пользуется. уджи ничего не говорит, но много, пристально смотрит, почти плачет от рези в глазах, потому что нельзя моргать. касается невесомо, не так, как бывало в реальности, боится. страх сотрясает все его тело. душит до хрипов. остается трещинами на сознании. он обнимает крепко, носом утыкаясь в чужое плечо и не желая прощаться.

утро всегда наступает. в кровати он либо один, либо с другим человеком. ухмыляется уголком губ, убирает волосы с чужого лица и видит такую же бездну в глазах напротив. о, словами не передать, как им противно находиться вместе вот так, в моменты особенной уязвимости. противно существовать рядом друг с другом. противно целоваться, противно появляться на вечеринках, держась за ручки, противно заливать рану алкоголем. противно смеяться над смешными шутками и даже над несмешными. противно смотреть фильмы и обсуждать, как глупо ведут себя герои. все. отвратительно. до невероятной степени.

на прошлый день рождения джош подарил ему веревку и памятку о морских узлах. уджи оценил иронию.

— нам стоило становиться актерами, — говорит, потягивая холодный чай из прозрачного стаканчика. они только что покинули любимое для обоих кафе, разорившись ровно настолько, чтобы не думать о проблемах хотя бы денек.

— и тогда мы потеряли бы исключительное право страдать в цикле, отбривая заинтересованных фразой «я художник, я так вижу свое падение», — джош хмыкает, выливая оставшуюся половину своего кофе в урну. у него, бывает, резко меняются предпочтения. и настроение. только привязанность остается одной на протяжении десяти лет. — да и айдолами мы получили бы больше внимания. иногда думаю: «точно, внимание, только этого мне и не хватает», — и ловлю себя около филиала см с заполненным резюме на руке.

— а я то думаю, каким дерьмом твоя рука вечно исписана.

— татуировки для конченных, я предпочитаю школьную классику.

смеются. они могли бы стать отличными друзьями, если бы уже не были друг для друга заполнением пустоты.

подъезд уджи в двух шагах. он хмыкает. поддерживает еще пару фраз разговора, смотрит в глаза, не отрываясь, смущая. у него пристальный взгляд всегда, любит объяснять — привычка художника, — только джош тоже художник и подобными привычками не обладает. целуются коротко, недостаточно глубоко и грубо, чтобы вспомнить. прощаются без стандартного «увидимся завтра», но с привычным «терпеть тебя не могу». и уджи заходит в подъезд. скрывается в студии, любимом коконе, выбрасывает стаканчик в урну для пластика, падает на матрас с разбегу и чуть не прикладывается головой о цветочный горшок. смотрит в потолок. потолок отвечает звездами.

а потом все взрывается и мысли разбегаются с криками «помогите».

он морщится, слушая противную трель звонка, — все руки не доходят сменить, — и понимает, что нет надежды на чужое короткое терпение, спустя три минуты симфонии хаоса. уджи не ждет гостей. уджи ничего не ждет: внутренний хатико подох еще лет пять назад, не выдержав груза утраты. он подходит к двери мучительно медленно, открывает с недовольным видом, уже заготовив речь для назойливого продавца, только все слова теряются, бусинами по полу рассыпаются, ненужные и колючие. хочется спросить, какого хера. захлопнуть дверь. ударить в нос, сломать, нарушив красоту лица. встретить с холодным видом. одним взглядом дать понять, что уже давно не. в реальности — ничего не делает, опешив и просто замерев на месте.

впрочем, ему бы и не позволили.

от юнги пахнет перегаром, одеколоном и потом. он наваливается, пережимает пальцами горло, не оставляя ни одного пути к отступлению. целует. жестко, глубоко, губы кусая и не беспокоясь о вкусе железа на языке. свободной рукой шарит по телу. обволакивает собой, всем своим существом, и уджи рад бы сопротивляться, только не может. давно не может, давно бесполезно отдал себя этим ебнутым отношениям, которые и отношениями то нельзя назвать. вот в них все не по правилам. перекошено, глупо, с миллиардом ссор, недомолвок, обид, с любовниками на стороне. они должны быть отвратительными. пугать должны! разве нормальных людей не тянет к нежности вместо этих постоянных сражений?

разве он не заслужил быть нормальным?

уджи отвечает агрессивно. рычит в губы, кусает тоже, обводит языком маленькие ранки, возбуждаясь от одного вида крови в уголке рта своего слишком, мать его, любимого старшего братца. хмурится на это небрежное «привет», как будто для них это в порядке вещей — приходить без предупреждения и душить, пока от асфиксии перед глазами звезды танцевать не начнут. джихун так и представляет себе это: «ну что, милый, устроим друг другу лалаленд?», — и дальше в жестокие игры.

— какого хера?! — все-таки хрипит, отдирая руку от своего горла и тщетно пытаясь откашляться. уджи не очень понимает, зол он сейчас, удивлен или обрадован, а, может быть, и все сразу. он смотрит непонимающе, насторожено, вытирает губы сжатой в кулак ладонью и инстинктивно отстраняется, пытаясь защититься. они не видились хрен знает сколько, вроде бы решили друг о друге забыть, даже в доме родителей не пересекаясь, и вот держите, распишитесь. — ты что здесь делаешь?

глупый вопрос, конечно. волнует.

стоит попробовать еще раз.

 чуть не добил, кусок идиота, а мне и так не слишком легко живется. конечно, как напиться, так мы сразу к уджи, уджи ведь создан для того, чтобы вываливать на него внутреннее дерьмо в моменты особенной слабости, — щурится, уже сам нападает, упираясь ладонями в чужие плечи. следующие слова выплевывает брату в лицо. — а как ты в этот раз оправдываться будешь, протрезвев, а? извини, это была ошибка номер тысяча сорок восемь, иди нахуй, уджи, только не на мой, а у меня еще важное дело: похвастаться перед отцом, какой я классный сын. так, да?! мне это больше не сдалось, слышишь?! у меня своя жизнь есть. сваливай. просто сваливай отсюда и протрезвей где-нибудь в спокойном месте, я даже готов вызвать тебе такси.

уджи плохо. но он знает: если поддастся, будет еще хуже.[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/34-1528580154.png[/AVA][NIC]MIN JIHOON[/NIC]

0

4

[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/76-1529345535.png[/AVA][NIC]min yoongi[/NIC]

http://funkyimg.com/i/2GxNU.gif
так просто,
закрыть глаза
и падать все выше

если любовь — это полет,
а человек не птица,
значит падение неизбежно

http://funkyimg.com/i/2GxNV.gif

#np the bear's den — fickle love

юнги пьет полуостывший кофе, и даже не замечает этого. он сосредоточен на финансовых отчетах своей компании, которые просматривает каждое утро. он редко опаздывает, а если и опаздывает, всегда предупреждает об этом своего секретаря. меньше девушек в своем окружение. ему хватает и истеричных моделей, которые предпочитают больше критиковать стилистов и дизайнеров, чем выполнять свою поставленную задачу — красиво преподносить то, на чем юнги должен заработать миллионы. юнги морщится, чувствуя, как снова начинает болеть голова. он слишком много работает, и слишком мало отдыхает. у него день расписан почти по минутам: проверка документов, своих дизайнеров, встречи со спонсорами и поставщиками, отгрузка новой коллекции, проверка почты, встречи, деловые переговоры, наброски новой коллекции [которая не вдохновляет, а лишь раздражает. срывается. разрисовывает листки грубо черной пастой, пытаясь замазать свои ошибки. срывается снова. и рвет листы на мелкие кусочки. чувствует успокоение и дрожь на кончиках пальцев. и повторяет про себя: “я не в депрессии, я не в творческом кризисе. нет”], попытки наладить свою личную жизнь [которая давно уже разрушена, и к черту, что мысли все равно крутятся вокруг одного человека, по вине которого все это происходит]. и лишь небольшие перерывы на то, чтобы снова выпить новую кружку приготовленного кофе, выкурить несколько сигарет в закрытом кабинете [не хочет, чтобы другие знали о его слабостях, поэтому прячет. как и младшего брата, ибо особый вид плохой привычки, слабости, из-за которого тянет внизу живота каждый раз, когда в голове крутится очередная пошлая мысль с участием младшего], а после поспешно размахивать руками, надеясь, что запах развеется быстрее. быстрый секс с секретарем, или с каким-то парнишкой, с которым познакомился случайно в ресторане, или в цветочном магазине, где заказывает новый букет для своего младшего брата [не может дарить цветы в открытую, и лишь заказывает, оставляя короткую записку в центре букета: “для тебя”. вот так: без подписи и без какого-либо продолжения]. никаких обязательств. никаких чувств. никакого продолжения. и юнги повторяет про себя, что это нормально. что именно так должен выглядеть его идеальный мир.
идеальный мир давно разрушен. и юнги просто строит очередную копию из песка и пыли, надеясь, что это сойдет за то, что у него было до младшего брата, до, проклятого им самим, мин джихуном, которого больше знают, как уджи, или неразумный младший брат мин юнги, навечно оставленный в его тени. и все эти мальчишки со смазливыми личиками, что пахнут так приторно сладко, отчего юнги невольно кривит улыбкой, не похожи на его брата. они не так отдаются, они не так выгибаются, они, черт возьми, даже не так стонут, и кончают в последнюю секунду, не доставляя юнги полного удовлетворения. юнги мерзко, но он не признается в этом никому. лишь молчит. курит. одну, вторую, третью. молчит, когда мальчишка о чем-то говорит, пока неторопливо одевается, повторяя, что ему все понравилось, и он не против все повторить. написанный номер на небольшой бумажке, оставленной на столе, моментально летит в мусорку, когда за очередным незнакомцем закроется дверь, и юнги снова вернется в круговорот своих проблем и сотни дел, которые он не может доверить никому.
юнги бегло просматривает социальные сети младшего брата. не оставляя комментарии, или лайки за оставленные фотографии его самого, его картин, или то, что входит в его окружение. он не должен показывать слабости. он не должен идти на поводу своих чувств. они так решили. нет, так решил мин юнги. но почему-то благополучно забыл предупредить об этом самого уджи. он пьет кофе с большим количеством сахара, и даже не замечает этого, пока рассматривает новую фотографию брата. они не виделись, кажется около месяца. и юнги не находит оправданий своим действиям. просто в одно утро, проснувшись в кровати младшего брата он запинается за свои мысли, что тянутся к его чувствам, которых слишком много. которые давят. которые сводят юнги с ума. “пора заканчивать с этим” — дурацкая мысль, которая ни к чему хорошему не приводит. ни объяснений, ни записок, ничего. юнги исчезает в то утро, так и не объяснив, почему это делает. он бежит. он снова бежит от того, что чувствует, от того, что тянет слишком сильно, от того, что хочется быть с человеком, который разрушает весь этот мир, и ловит себя на мысли, что нравится. нравится быть разрушенным, быть влюбленным, быть нужным, быть слабым, быть зависимым от этой колкой улыбки, от этого пристального, тяжелого взгляда, что въедается в сознание, и лезет дальше, глубже, выпутывая, вытаскивая наружу все, что хочется спрятать в дальних уголках своего сознания, от прикосновений, от хриплого голоса, от маленьких шрамов [привет из детства] на теле, от родинок, рисунков на теле, и этого одурманивающего запаха красок, сигарет, и желанного тела, что остается на кончиках пальцев, путается в светлых волосах юнги, из-за чего он еще долго ощущает присутствие уджи рядом с собой.
уджи — его слабость. уджи — что-то больше, чем просто хороший и качественный секс. уджи — это грань между той реальностью, в которой юнги не хочет находится, и тем, где юнги хотел бы остаться, где нет запретов, перешептываний за его спиной, где нет ярлыков, и где они не братья, а просто влюбленные друг в друга люди. уджи — это тот, кто должен принадлежать лишь юнги, но не будет его никогда. потому что уджи — чертов, младший брат юнги. и кажется, что юнги сам себя давно и проклял, ибо нет другого объяснения, почему он так страдает, мучается от своих мыслей, от своих чувств, которых не признает, не принимает, не соглашается, и отпинывает их, надеясь, что так они обидятся, уйдут и не вернутся к нему никогда. но возвращаются, сволочи, вламываются, смеются на юнги, и над его глупостью.
юнги закуривает новую сигарету, обещая себе, что это в последний раз, но не замечает, как эта сигарета сменяется еще на десяток. а он все никак не может успокоится. думает. долго и много. и все об одном. хотя обещал себе не возвращаться к этому [к брату, к его жизни, к его постели, к его обнаженному телу], но снова обманывает себя. а в календаре обведенны даты, и не подписаны, да и не нужно, юнги наизусть знает: выставка младшего брата в небольшой картинной галерее, его день рождения, их первый поцелуй, их небольшие годовщины, которые они никогда не будут отмечать, и никогда о них не будут говорить. оба будут считать, что живут в аду. и их любовь — это их наказание. да и любви нет никакой, потому что не признаются в этом ни друг другу, ни себе. слишком сложно. и слишком жизненно.

уходи, — и внутренний голос твердит, что бежать надо отсюда, из этого места. ведь обещал себе, что не вернется, что позволит жить брату спокойно, строить нормальную жизнь, заводить отношения, и стараться не рушить то, что у него может быть. врет себе в миллионный раз. и даже уже не находит никакого оправдания на это. да и нужны ли они? — прочь! — юнги не слушает свой внутренний голос. затыкает. убавляет громкость. отключает мозг и довольствуется чувствами, что колят так больно, как шипы на розах, что хватаешь неумело голыми руками. юнги любуется младшим братом. его злостью, его нервозностью, его ненавистью. вот и все чувства, и никакой нежности, никакой привязанности. юнги ухмыляется. его не ждали в этом доме, а он надеялся на что-то, но только на что? на то, что уджи глупый мальчишка, которому почти шестнадцать, и он верит в торопливые слова старшего брата о том, что все у них будет хорошо? в слова, где они будут счастливы? в признаниях, которые юнги никогда не произносил, и упаси его от самого себя, что никогда не произнесет. юнги давно не двадцать. юнги давно уже не надеется на что-то. тем более от уджи. они в том самом тупике, из которого лишь один выход — вскрыть вену одному, и оплакивать его, надеясь, что теперь жизнь наладится. а ведь по-другому не смогут оторваться друг от друга, не смогут держать себя в рамках, не смогут заставить себя не лезть в жизни друг друга. и будут срываться, и врать себе, и людям, о том, что нет между ними ничего. и они всего лишь чертовы братья.

юнги молчит. лишь отталкивает от себя брата. стягивает с себя куртку и бросает ее в кресло, заходя в комнату. юнги молчит, не реагирует на слова уджи. юнги достает из кармана сигареты. в этом доме не нужно скрываться или прятать свои привычки. в этом доме можно быть собой. или почти собой. что-то все-таки приходится скрывать, умалчивать, душить, да так, чтобы никто ничего и не заподозрил. тихий щелчок зажигалкой, и едкий дым окутывает юнги. он улыбается, резко разворачивается к брату.
кто этот ублюдок, с которым ты целовался? — выпад вперед и юнги почти рычит, сжимая сигарету между пальцев жестче. еще одна глубокая затяжка, чтобы контролировать себя, свои эмоции и чувства. не помогает. — давно ты с ним спишь? быстро нашел мне замену, — гордость задета, ревность бьет точными ударами, оставляя внутри синяки и кровоподтеки. юнги морщится, выдыхает сизый дым, и нервно облизывает свои губы. он сдерживает себя, чтобы не наброситься к уджи, снова не прижать того к стене, чтобы не взять его грубо около стены, срывая с него одежду, вцепляясь руками в волосы, грубо оттягивая их назад, чтобы услышать стоны с его именем, с тем, как он его проклинает, но желает, умоляя о том, чтобы юнги не тянул с “ласками”. — я видел, как ты улыбаешься ему, я видел, как ты смотришь на него, — шипит, а сердце ноет, потому что больно, потому что страдает от того, что любимый [и зачеркнуть это слово тысячу раз] человек с другим. юнги нервно стучит пальцами по краю стола, пытаясь успокоится. не может. нервничает. закуривает еще одну сигарету, и выдыхает дым почти в лицо брата. — любишь его, да? — и лишь нервная секундная пауза. — отвечай! — юнги срывается, кричит, и тушит сигарету о новый кухонный стол, подлетая к брату, снова прижимая его к стене. — отвечай, — шипит и пристально смотрит в глаза, и лезет туда, в голову, чтобы понять, чтобы все узнать, потому что боится. боится услышать “да” на свои вопросы.

0

5

тени собираются в уголках его глаз, под щеками, заполняют лицо дымчато-черным, непроницаемым, токсичным и в корне неправильным. пастельные оттенки в одежде, бледная кожа и пронзительно желтое солнце на картинах — всего лишь попытка от них сбежать, хотя бы скрыть, не позволяя людям дотронуться до изнанки реального мира. они испортятся, если попробуют. покроются так же пятнами, отдадут все силы на одно поддержание существования, не смогут любить, радоваться, общаться, растягивать губы в чем-то искреннем. от изнанки бегут. ее презирают, считая, что если не замечать — исчезнет в бесконечности дней, распадется на части поверженной римской империей. но интересный момент: изнанка существовала раньше реальности; тьма всегда появляется первой, взять тот же космос — неограниченный, сосущий и жестокий, заполонивший мир своим пронзительным «нет». отсутствие — ничего смертоноснее. без света. воздуха. возможностей. чувств. общности. уджи погряз в собственном космосе, сросся с изнанкой, теперь привычная часть.

для него никогда не существовало места. все ниши заняты, ресурсы разобраны, стереотипы наклеены, и его невзрачное «неудачник» останется до смерти (он готов заявить с уверенностью — не от естественных причин). саморазрушение подкрепляется брезгливыми и непонимающими взглядами. ненависть засоряет мысли. уджи — пропащий, страшилка для маленьких детей, которые ленятся сделать уроки. мамочки подходят к ним, говорят с умным видом: «не будешь учиться, станешь как этот дяденька», — и искренне не понимают, где могут оказаться не правы (наверное, и нигде). уджи ничего не ждет. предрасположен к алкоголизму, наркотикам и росчеркам лезвием по запястьям, не ради смерти, просто из желания почувствовать больше важности. хорошее, кстати, сравнение. белая ванна, стылая вода и утопленник, которому слишком нравился красный, так остро, что жизни не было жаль.

его игра скатывается в трагикомедию сразу же, как один из главных героев начинает менять заготовленные реплики, реакции и сцены. отношения? работа? стабильный досуг? сам-то в это веришь, уджи? хватается за голову, рвет волосы, загнанным зверем воет, потому что понимание слишком ясное — не верит. держится из последних сил на отваливающимся карнизе. прикрывает глаза. к высоте тянет из-за всех этих сравнений. уджи часто на балкон выходит в одних растянутых трениках, запрыгивает на бортик, смотрит наверх — как учат блокбастеры. босые ступни сталкиваются с воздухом, сигарета в пальцах дрожит, с порывом ветра разлетаются волосы, лезут в глаза. он погружается в пограничное состояние между воздухом и землей, жизнью и смертью, равновесием и бурей, подбирающейся вкрадчиво, по-кошачьи. глубоко затягивается. думает, что однажды найдет в себе силы оттолкнуться, другой вопрос — в какую из возможных сторон.

— хватит ходить по моей квартире, как будто у себя дома, — морщит нос недовольно, следуя за братом на кухню, отделенную только широкой аркой. его не слушают. ни сейчас, ни в принципе. зачем обращать внимание на незначительные мелочи в виде ничтожного человека, действительно. юнги садится в кресло. уджи проигрывает. не выгоняет, за шкирку схватив, не давит безразличием, властью и холодом. он здесь хозяин, но по всем внешним признакам — маленькая болонка с милыми зубками, рычанием и звонким тявканьем, самое то ненавидеть себя вдвойне. — ты, блять, следишь за мной? серьезно? я ведь точно знаю, что у тебя есть куда более важные дела, — вздыхает, опускаясь в кресло напротив. поджимает под себя одну ногу, прикуривает одну из сигарет, валявшихся на столе перед открытой пачкой, используя чужую зажигалку (хоть какая-то польза от этого придурка должна же быть?), и экстренно пытается понять, а какого, собственно, хуя юнги не наплевать на его личную жизнь. в верности друг другу не клялись, более того — юнги первый и начал тянуть лямку «свободных отношений», временами отпинывая куда подальше, так, ради интереса (или что за бред творится в его голове? сос, тут нужен переводчик). это уджи сгорал в своей ревности. это уджи закатывал истерики, начинающиеся со смешного «где ты был, кусок пидораса?», когда на любимом теле обнаруживались чужие отметины. это уджи смотрел побитой собакой, когда о нем забывали, погружаясь в водоворот бесконечных вечеринок, случайных связей и хламидиоза (ладно, последнее он выдумал). это уджи в кровь раздирал предплечья, пытаясь успокоиться. «тише, тише, тише» — бесконечная мантра, девиз бурной молодости, чтоб ее. — единственный ублюдок здесь я, — на выдохе вместе с дымом. — а с кем я целовался и трахался, не должно тебя ебать. я же про твоих не спрашиваю.

просто представляет, засыпая. красивые, интересные, спортивные, завороженные жизнью парни. спортсмены. адвокаты. официанты, ожидающие ответа от продюссерского агентства. есть так много вариантов получше него (вообще все люди). они обнимают юнги, касаются губами его оголенных плеч, забираются руками под грубую ткань джинс, специально избегая прямых касаний к паху — играются, облизывая обязательно пухлые губы. им хорошо вместе. протяжные стоны разлетаются по комнате, беспокоя соседей или коллег. тела прижаты друг к другу. частые выдохи, прогиб в пояснице, сцепленные пальцы. примерно на этом моменте так пережимает сердце, что приходится закусывать край подушки, сдерживая рвущиеся рыдания. зачем устраивать сеансы мазохизма на ночь? интересный вопрос. уджи без понятия, он просто знает, что ему должно быть больно.

постоянно.

юнги подлетает снова, буквально сдирая со стула; стул падает с грохотом, уджи с таким же врезается в стену. он в растерянности. вопрос выбивает из колеи, загоняет в состояние глубочайшего непонимания, граничащего с абсурдом. откуда полезла эта романтика? что за разговоры про «улыбался и смотрел»? как это в голове уложить под вечер и неожиданно? он смотрит тупо, прямо и без всякого чувства, обмякает в чужих руках и вдруг начинает смеяться. по нарастающей. хрипло, истерично, почти безумно. не может остановиться, его трясет; взгляд повлажневших глаз отводит куда-то в сторону, цепляется за чужие предплечья.

— господи, юнги, что ты такое выпил, чтобы настолько переебало? — еле выговаривает в перерывах между приступами, все сильнее сжимая пальцы. — люблю.

уджи щерится. уджи выдает такое выражение, что на обложке триллера играло бы всеми красками. ему хочется сделать больно, уничтожить, унизить, смешать с грязью, потому что сил никаких нет, все потрачено на выживание. он слишком долго жил среди монстров, притворяясь такой же тварью; перенял привычки и почти потерял лицо. осталось немного. чуть-чуть добить — и не станет больше человека.

— но не его.

смех сходит на нет. уджи фирменным пронзительным взглядом смотрит на брата. испуганное сознание вопит, пытаясь заткнуть возникшую надежду, сбросить ту с пьедестала, чтобы не смела поднимать головы, но ничего не выходит: он что-то видит на дне чужих зрачков. — ну и раз уж пошли откровения, я все-таки отвечу на твой предыдущий вопрос.

если прыгать — то в пропасть, если нырять — с головой...

— да, мы с джошем давно спим. так нежно касается и все равно до последней капли вытрахивает, ммм, действительно можно было бы влюбиться.

если стрелять — то не промахиваясь.

0

6

[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/76-1529345535.png[/AVA][NIC]min yoongi[/NIC]

http://funkyimg.com/i/2H6h2.png
— я люблю тебя
— чокнутый ублюдок. разлюби

говорят, что все наши проблемы [особенно те, что кроются в нашей голове, добавляя к нашей жизни остроты и вычитая из наших запасов наше же терпение, раздавая его нуждающимся и бедным] родом из далекого и неприветливого детства. фундамент наших приоритетов, взглядов, привычек и сам характер строится благодаря нашим родителям, их отношению к нам, друг к другу и к другим людям. а мы, как кухонная губка, впитываем все это, выстраивая из полученного себя, шлифуем, подгоняем под какие-то общественные марки, убираем лишнее, добавляем то, что хочет видеть кто-то другой. и сами не замечаем, как становимся совершенно другими, не теми, кем должны были стать. и все же могло быть по-другому в жизни юнги и уджи, в их семье, в их отношениях между друг другом. и не было бы этой безумной влюбленности, которую все авторы так любят описывать, сравнивая с легкой и воздушной бабочкой, хотя в реальности больше похоже на ошейник с шипами вовнутрь, что сжимается у горла сильнее, а шипы врезаются в нежную кожу, оставляя раны, что кровоточат, гноятся  и никак не могут затянуться и зажить, оставляя неприятные рубцы после себя. возможно, и был тот самый момент, когда можно было все остановить, закончить и зажить совершенно другой жизни. был момент, когда можно было легко поставить точку во всем том, что происходило там в родительском доме за тяжелыми дверями этих двух мальчишек, что, кажется, по щелчку, могли вгрызться в шею друг друга, только один из-за ненависти к другому, а второй лишь из-за того, что должен был быть послушным мальчиком и выполнять почти любую прихоть своего отца. потому что он [именно!] тот самый послушный мальчик, первенец, на которого возлагают слишком много надежд. и не дай бог, оступится и упасть лицом в грязь, да еще и на глазах своей семьи. такое не прощают и такого не забывают. и юнги прекрасно об этом знал, но ничего не мог поделать с собой, когда ловил на себе злобный, тяжелый взгляд своего младшего брата. и ведь верил, что все это наиграно, что все на самом деле не так, ведь там, за закрытыми дверями, все происходило совершенно по-другому. и не было той ненависти, и не было грызни, ссор, скандалов. все было по-другому. и нужно было это прекращать. еще тогда, когда был шанс поставить точку, и больше не возвращаться к этой глупой подростковой истории.
они оба были глупыми. верили в сказки, строили воздушные замки, и мечтали, обнимаясь в смятой постели, что будут рядом друг с другом вечно. они рисовали на теле друг друга губами, оставляя следы, отдающими синими и красными цветами, они пахли друг другом, они тонули в глазах друг друга, в прикосновениях, пока ласкали друг друга. но никогда не верили в то, что будут вместе. потому что понимали, что глупо это все, ненадежно, странно и не правильно, тянулись, чтобы поставить точку в этих отношениях, но руки дрожали, точки смазывались, превращаясь в очередные запятые. и так каждый день: и снова и снова, громко хлопая дверью, срывая голос в крике, потому что понимали, что замки рушатся слишком быстро и слишком легко, от одного лишь дуновения ветра.
и, возможно, если бы кто-то случайно рассказал родителям, о том, чем же занимаются их сыновья в закрытой комнате, выходя оттуда растрепанными и усталыми, родители бы не поверили. они бы засмеялись таким заявлениям, слухам, что могли бы расползтись в том высшем обществе, в котором приходилось крутится этой семье. и то, никто бы не смог поверить в эти небылицы. почему? потому что все прекрасно видят, как младший брат с презрением относится к старшему, а старший не замечает младшего, потому что крутится в своей жизни, потому что зациклен на том, чтобы быть идеальным в глазах других. а сам прогнивший внутри, сотканный из сотни противоречий и принципов, которые не соблюдаются, которые рушатся, с грохотом осыпаясь на грязный пол. но все верят лишь тому, что видят. уджи и юнги прекрасные актеры, и стоит им аплодировать стоя, крича и вызывая на бис, требуя сцену с их драмами и слезами на повтор. и публика требует, и актеры поддается, и снова возвращаются в тот момент, где можно было поставить точку, где можно было бы все изменить, и разойтись, бежать от друг друга за сотни километров, надеясь, что их встреча больше никогда не состоится. в тот день, когда юнги чуть не признался в любви. в тот день, когда уджи прогнал юнги из своей жизни. в тот день, который на удивление повторяется снова, спустя какие-то десятки лет. но только в этот раз им не суждено поставить точку, закончить историю, снова сбегая, снова исчезая, теряясь в своих заботах, мыслях, перешептываний за спиной и осознанием того, что жизнь рушится так легко, лишь по щелчку кого-то третьего. они не могут сбежать из этой квартиры. они не могут унять дрожь в своем теле. они ненавидят друг друга, и кажется, себя они ненавидят еще больше. они варятся в этом дерьме [и это единственное правильное слово, что описывает все то состояние, что бурлит в душе мальчишек] и пытаются получить хоть какое-то удовольствие. сумасшедшие! и хочется смеятся, заламывая руки, и хочется нервно курить, поджигая все новую и новую сигарету, прожигая ими свои легкие. и хочется вены вскрывать себе иглами, пытаясь залезть туда, внутрь, пытаясь разгрести весь тот бардак, что собрался за все это время. но получится ли? вряд ли. и юнги об этом знает. а уджи и подавно.

юнги всматривается в лицо младшего брата, которому далеко не четырнадцать, и даже не пятнадцать. они искалеченные, избитые где-то внутри своего тела, и осыпаются, трещинами покрываются, и пытаются скрыть это, замазывая красками, вырисовывая улыбки на лицах своих. они больные, и место их в лечебнице, но строят из себя нормальных, тех самых адекватных, что жизнью наслаждаются, грехов не совершают, и жить выстраивают по определенным правилам в обществе, а все вокруг восхищаются, вот это человек, понимаешь, не то, что вы, со своими безумными взглядами, мыслями, с той игрой, где каждый пытается сделать друг другу больнее, доводя друг друга до истерики, до слез, до криков о помощи. и лишь смеются друг другу в лицо, потому что нравится такая жизнь. потому что они оба больны. друг другом. и это, увы, не лечится.
юнги морщится, не контролирует себя, врезаясь короткими ногтями в шею брата, даже не задумываясь о последствиях, о рана, что останутся на коже, на то, как потом уджи будет прятать их, как будет скрывать. не его проблема. его злит уджи. его раздражает уджи. его бесит уджи. да так, что хочется вдарить по этой смазливой мордашке, размазывая его собственную кровь по всему его телу, вырисовывая кровавые рисунки на его спине, ногах и теле. с юнги лучше не играться. юнги лучше не доводить, потому что срывается, как злобный пес с цепи, и врезается в горло обидчика, смакуя льющуюся теплую кровь из прокушенной венки. юнги все тот же ребенок, который должен доказывать, что он лучше остальных. он должен быть первым. он должен блистать в глазах других. и он не позволит кому-то занять его место. он будет бороться, даже если это опасно, даже если страшно, даже если невыносимо больно. и руки трясутся, и точка снова превращается в запятую.
— заткнись, — юнги рычит, отталкивает брата от стены на пол, нависает сверху, хватаясь за край рубашки и тянет к себе. — это неправда, — лицо так близко, и губы, что манят к себе, только поддайся, только сделай шаг, и впиться в них, кусая, смакуя и наслаждаясь. но юнги сюда пришел не для этого. он смазывает пальцами губы младшего, презрительно окидывая тело брата, отпуская его, и отстраняясь от него, как от прокаженного. тяжело выдыхает, как будто марафон бежал, а сердце готовое вот-вот остановится, где-то пытается между ребрами, задыхается в желчи и злобе. юнги отворачивается от брата. противно. ему обидно. и злость душит. не может сконцентрироваться на чем-то одном. мысли бегают в хаотичном порядке, цепляешься, а они убегают, прячутся, потому что боятся юнги. потому что юнги не контролируемый. юнги опасный. юнги взорваться может в любую секунду. и он сам об этом прекрасно понимает.
щелкает зажигалкой, прикуривает сигарету, а дрожь не унимается. смотрит тяжелым взглядом в стол, как будто именно этот стол и виноват во всем, что происходит сейчас в этой квартире. и юнги слышит свой внутренний голос, что смеется над ним, над его глупостью, над тем, что он считал, что будут они с братом вместе, и будет его брат любить его. а может это уджи смеется, и далеко не внутренний голос?
юнги оборачивается, резко, впиваясь взглядом в младшего брата.
— из тебя просто надо вытрахать всю эту чушь про чувства к кому-то, — юнги ухмыляется, прикусывая сигарету зубами. — ты не способен на чувства. все, на что ты можешь быть способен, это лишь на ненависть. на ненависть ко мне. в твоей жизни не может быть еще кто-то, — и юнги как будто сам себя успокаивает, уговаривает, пытаясь поверить в свои же слова, что все так и есть. пытается объяснить поступки брата глупого, и, кажется, получается. только внутренний голос повторяет, что юнги просто выстраивает иллюзии вокруг себя, и он прекрасно знает, что мир уджи давно уже не зацикливается на старшем брате. уже слишком поздно для них двоих. уже давно поздно.
юнги медленно подходит к брату, что все еще лежит на полу. юнги медленно гладит пальчиками исцарапанную шею брата, наклоняя голову на бок, и сладко, слишком сладко проговаривает сквозь зубы: — ты же только мой, и больше ничей, я не позволял тебе быть с другими.

0

7

ПОЗДРАВЛЯЮ, ГОСПОДА, — НА БОК СПОЛЗАЕТ ЦИЛИНДР, ТРОСТЬ ПЕРЕБРОШЕНА В ДРУГУЮ РУКУ, УЛЫБКА ЧЕШИРСКАЯ. — ВЫ ОБРЕЧЕНЫ.
......................................................

он чувствует себя в самом себе запертым, почти погребенным заживо; негативные мысли, вереница глупых, беспочвенных идей, возникающих как-то совсем незаметно и прочно обосновывающихся в голове, подменяет объективную реальность. мир есть то, во что веришь, а уджи не во что, незачем, просто оставьте в покое. когда это началось? когда жизнь превратилась в существование, после существование — в ощущение холодящей спину невидимости, призрачности? он не верит, что дорог своим друзьям (и кому угодно другому). не верит, что достоин большего, чем собачья конура и проливные дожди каждую пятницу. эгоистично пользуется благами, предоставленными по факту рождения, чувствует себя полнейшей мразью и не может перебить. не помогают таблетки, алкоголь, сигареты, картины. люди тем более не помогают, только расшатывают и так находящиеся на пределе нервы.

уджи смотрит на брата из-за спины. недовольно шипит и сжимает ладони до хруста в запястьях, когда тому перепадает похвала или, что еще хуже, симпатия очередной симпатичной девчонки с высокими хвостиками по последней моде (стиль «лолита» и протяжное «daddy» все крепче забирается в куриные мозги малолеток). весь свой подставной твиттер в грязи пачкает, пробирающей до костей ненавистью к людям, которые по чести не заслужили (отравленному сердцу плевать). импульсивно крадет пачку макарон из местного супермаркета, выслушивает кучу нотаций: родители, полицейские, учителя, сам юнги, возомнивший себя хорошим старшим братом, — а уджи на это только ухмыляется, жмурится в удовольствии. наконец-то заметили, оторвались об безумно важных дел, своих идеальных жизней, чтобы измараться в нем. другие способы не работают. он пробовал: получал высший бал, начинал одеваться в стиле последнего пидораса, бегал по стадиону в надежде когда-нибудь стать спортивной звездой. провал, фиаско, даже-не-пытайся — так заканчивалась любая его идея. уджи недостаточно талантлив, чтобы привлечь к себе честным путем. недостаточно умен, чтобы хитро скрываться за масляными улыбками и широкими жестами. слишком завистлив, чтобы оставить все без изменений.

возможно, во всем виноваты его странные понятия о справедливости. хочется как коммунистам — всех выровнять, выбелить, перераспределить ресурсы, — и воспарить над серой массой в красе своего творческого величия. самостоятельно решать, кому быть хуже него, а кому на уровне. понимать, что ты особенный, классный, нереальный, без тебя — только в воду прыгать со сометровой высоты и разбиваться насмерть. и тут уже стоит винить чересчур прожорливое чувство собственной важности.

уджи снимает студию — юнги сходится с этой своей женушкой. уджи представляет картины на собственной выставке — коллекция юнги разлетается по всей южной корее и даже немного за ее пределы. уджи напивается в клубе до звездочек перед глазами — юнги забирает дочку из садика. и без того ужасный человек, в сравнении — особенно. он закусывает губу, обнимает голову руками, свернувшись в клубочек, пытается отвлечься на что угодно: сойдет и пересчет куцых овец в воображении, — но не может избавиться от отвратительного желания все испортить. сходить к жене юнги и сказать, как классно с ним было трахаться, например. или научить его дочку матерным выражениям. или рассказать родителям, что видел, как юнги зажимал какого-то из учеников их школы, пока уджи выбирал ему подарок на грядущее день рождение (и очень вовремя забыл захватить карточку магазина). он давит это в себе. хоронит поглубже, пытается записать поверх позитивную чушь. звонит джошу и хриплым голосом просит рассказать о чем-нибудь ненавязчивом, и джош рассказывает. вздыхает, конечно, начинает с недовольством, но не оставляет его одного. хороший парень. отличный просто. бери, радуйся, люби, строй отношения. хватит взращивать в себе демона, он и так слишком много изнутри сожрал.

(уджи никогда не слушает голос разума — естество переполняют чувства).

***

у него в ванной припрятана аптечка — как раз для таких случаев. уджи замолкает совсем, не реагирует на чужие психи, только в голове перебирает необходимые в будущем действия: осмотреть шею, помазать синяки, выбрать кофту с длинным воротом, выблевать желчь, собирающуюся в горле. юнги бешеный. погрузился в их отношения резко, полностью, и поэтому теряет привычную маску хорошего человека. уджи любит его таким. уджи ненавидит его таким. раздражение клокочет в груди, одновременно сердце стучит с перебоем, попробуй пойми собственные желания. в любом случае — нравится думать, что это он во всем виноват. его слова ранят прицельно, его глаза убивают, его действия заставляют нервно ходить по комнате, отбрасывать, как игрушку ненужную, сжимать горло, шипеть сквозь зубы «неправда». неправда, конечно. но уджи не собирается так просто сдаваться.

сегодня в роли половой тряпки. подниматься не будет — подозревает, что это еще не конец истерики, и лучше оставить себе как можно меньше вариантов для падения. уджи притягивает к себе колени, запрокидывает голову, облокачиваясь на стену. смотрит из-под ресниц. может, из-за удушья прошивает внезапной усталостью, может, от переизбытка эмоций, но двигаться ему совершенно не хочется — плеваться ядом можно и так. — с больной головы на здоровую не перекладывай, пожалуйста, — хмыкает, убирая со лба непослушные волосы. — если кто и не умеет любить, так это ты. сам подумай — с женой у вас явно искры не было, со случайными парнями тем более, меня ты по полу таскаешь и придушить пытаешься. на лицо проблемы с сочувствием и агрессией. полечись, что ли. от меня уже ничего не ожидают, а ты у нас мальчик-солнышко, родителям будет жалко.

расстояния между ними становится меньше, а пропасть не исчезает. уджи подавляет в себе глупый инстинкт — ласково прижаться к ладони, прикрыв глаза, — и замирает загнанным в угол хищником, которого вот-вот сожрет зверь крупнее. они смотрят друг другу в глаза какие-то доли секунды, а потом уджи кусает ребро широкой ладони. след остается яркий. — очнись, юнги. мы уже давно крутимся в разных вселенных. я не твой. и не уверен, что когда-либо был.

ему это пиздец как не нравится, если честно. вот уж чего не хотел всю жизнь, так это ощущать себя чьей-то собственностью. клеток достаточно: мысли, ребра, стены привычной комнаты, — от слабого дуновения свободы мало что остается под вечер, и тем она ценнее измученному телу, сваливающемуся в постель. уджи хочет быть важным. хочет занять нишу в чужом мироздании и наконец почувствовать себя не куском дерьма, а личностью со списком симпатий, антипатий и причин для обожания. в реальности — натыкается взглядом на окурок, вероятно, выпавший из пальцев, когда юнги неожиданно налетел во второй раз. дотягивается, мнет в пальцах, совсем немного обжигаясь — кончик еле тлел. — либо отпусти меня, либо уже добей.

впрочем, уджи заранее знает, каким будет исход. ожидает боли. надеется, что ее будет меньше, чем в тот раз, когда четверо парней избивали ногами в вонючей подворотне, обвиняя во всех смертных грехах.

и понимает отчетливо, что зря надеется.[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/34-1528580154.png[/AVA][NIC]MIN JIHOON[/NIC]

0

8

[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/76-1529345535.png[/AVA][NIC]min yoongi[/NIC]
я убью тебя своей любовью.

np: iamx - the great shipwreck of life

все дело в генах. и именно в них. они определяют человека, его скрытые наклонности, какие-то интересы, странные привычки, которые можно упорно прятать с десяток лет, но рано или поздно они вылезут наружу, показывая истинного человека, что все это время прятался где-то глубоко внутри. у маньяка-психопата вряд ли получится ребенок, который бы поклонялся богу, и верил во все заповеди, что прописаны в библии. даже, если такое и может случится, то этот ребенок вряд ли будет равнодушен к виду крови, или к ножам, что манят своей остротой, или тем, как блестят на солнце, или как пальцы касаются этого металла, ощущая приятную дрожь во всем теле. это те самые демоны, от которых невозможно будет отказаться, которых не продашь и не выселишь из себя. они будут ходить за тобой по пятам, нашептывая тебе на ушко, чтобы вонзить этот острый нож в чье-то сердце, или провести по чужому горлу, ощущая тепло чужой крови на своих руках. иногда они шепчут слишком громко, из-за чего хочется схватится за голову, боясь, что в какой-то момент, ты не остановишь себя и сорвешься с этой цепи, позволяя им руководить тобой, твоей жизнью и твоим разумом. и ведь кто-то не справляется и поддается, кривя губы в безумной улыбке, чувствуя нереальное наслаждение от того, что лишаешь кого-то жизни, чувствуя себя именно тем богом, которому все это время поклонялся, в которого верил, и даже не мог представить, что ты и есть тот самый бог.
все дело в генах и в том воспитание, в котором крутился мин юнги все это время. нужно быть властным, нужно быть стойким, нужно уметь перегрызть другим горла, пока они не сделали этого с тобой. нужно быть хитрым, наглым и самоуверенным. таким был отец юнги. таким он пытался сделать и своего старшего сына, на которого возлагал слишком много надежд. юнги никогда не видел отца мягким и добрым с кем-то. у него всегда был колючий, холодный и неприятный взгляд. он не видел людей перед собой, он видел лишь средство, которое можно использовать, чтобы добиться своей поставленной цели. отец всегда приговаривал, что в этом мире нет такого понятия, как “дружба”, “любовь”, “поддержка”. в этом мире все лишь притворяются добрыми и милыми, чтобы просто добиться желаемого результата. люди используют друг друга. и лучше использовать кого-то, чем кому-то позволить использовать себя. юнги внимательно слушал отца, впитывая все его слова, как губка, заполняя собой теми демонами, что перебрались из старшего в младшего.
юнги отчетливо помнит тот день, когда он увидел отца в новом свете. юнги было всего лишь тринадцать лет. ему не спалось, и он выбрался из своей комнаты, чтобы выпить стакан холодной воды на кухне. в кабинете отца горел свет и оттуда доносился недовольный голос мужчины и тихий, еле различимый голос матери. юнги было слишком любопытно, а чуть приоткрытая дверь в кабинет, так и манила мальчишку. юнги не смог сдержаться. он тихо подкрался к двери, заглядывая в дверь, пытаясь разобрать, что происходит в этом месте, куда ему и его младшему брату никогда не разрешали заходить. кабинет был просторным и выполнен в классическом стиле: большие шкафы с книгами, что стояли около противоположной стены; большой, дубовый письменный стол, заваленный какими-то бумагами и документами; несколько дорогих и винтажных кресел перед еще пока горящим камином, перед которым лежал любимый ковер матери. на стенах висели картины, которые были выкуплены на очередном аукционе за безумные деньги, но так отлично вписывающиеся в общий интерьер комнаты. отец был не в духе, впрочем, как и всегда. но сегодня он, казалось бы, не сдерживал себя. он кричал на матушку, что сидела в одном из старых кресел, поджав губы и еле сдерживая слезы, что уже катились по ее бледным щекам. отец кричал, размахивая руками, ходил из стороны в сторону. юнги как завороженный, не мог оторвать взгляда от этого грозного мужчины, который был окутан какой-то особой аурой: он был свободен, властен, и он чувствовал, что его боятся, он чувствовал, что он может управлять другими. и это чувство было таким сладким, что юнги хотел бы быть когда-нибудь таким, как его отец: грозным, властным, заставляющих других боятся его. в какой-то момент, отец юнги не сдерживает своих демонов, позволяя им вырваться наружу — он налетает на женщины, хватаясь за ее плечи, заставляя ее трепетать в его сильных руках, от которых после на ее теле возникнут неприятные синяки. он бросает ее на пол, нависая над ней, снова давая почувствовать ей, что она пустышка в этом мире, в глазах этого властного мужчины. хлесткая пощечина. и тихий выдох со стороны женщины, которой зажимают рукой рот, не позволяя той издать еще больше звуков. никто не должен слышать, как ей больно и унизительно. никто не должен прийти и спасти ее. потому что ее уже давно было не спасти.
— тшшш, — грубый, низкий голос отца, что шепчет на ушко своей жены, которая еле дышит, еле существует, еле осознает, что происходит с ней и с ее жизнью. мужчина прижимает ее к полу, не давая ей возможности сопротивляться, но она даже и не пытается, потому что нет сил, потому что в этом нет никакого смысла. потому что она знает, что если она попытается вырваться, то получить новые удары по своему хрупкому телу, поэтому нужно просто поддаться. поддаться этим демонам, что невозможно контролировать, что вылезают раз в месяц из тела ее мужа, превращая его в безумного мужчину, в котором она еле-еле узнает того любимого человека, за которого вышла замуж пятнадцать лет назад. он душит ее, пока занимается с ней сексом на ее любимом ковре. и, наверное, именно поэтому она когда-то заменил старый и неудобный ковер на что-то более удобное и мягкое, на то, что будет ее отвлекать в такие моменты, когда она превращалась лишь в имитацию человека, в оболочку, в куклу, с которой так приятно играться. она тяжело выдыхает, пытаясь насытится тем горячим воздухом, которого становилось в ее легких все меньше и меньше, и ей казалось, что еще пару секунд и она может потерять сознание. но ей не позволяют этого сделать. демоны контролирую процесс, контролирую ситуацию. демоны наслаждаются властью. демоны опасны.
и маленький юнги не может отвести взгляда от разворачивающейся картины. юнги не может заставить себя уйти, убежать от этого в свою комнату. он одурманен, он заворожен своим отцом. и он все еще ловит себя на мысли о том, что хочет быть таким же. он начинает сам взращивать в себе всех тех демонов, которые позже будут руководить его жизнью, и им самим.
юнги никогда не участвовал в драках. он с наслаждением смотрел на то, как другие по его еле заметному кивку, или взгляду, набрасывались на жертву, избивая его на глазах не только юнги, но и еще с десяток других ребят, которые не решались выступить в качестве героя-спасателя. юнги видел кровь. юнги улыбался. юнги получал от этого нескрываемое удовольствие. но, он всегда должен быть хорошим мальчиком. поэтому юнги сам спасал свою жертву, которая даже и не знала, что его спаситель тот еще демон, от которого нужно держаться подальше.
юнги был всегда груб со своими пассиями. юнги это показывал лишь наедине. на публике играя лишь самого милого и доброго кавалера, о котором мечтали все. юнги был жестким и властным. юнги предпочитал доминировать. юнги предпочитал доставлять боль. юнги предпочитал кровь, размазанную по лицу. юнги предпочитал унижать. юнги предпочитал чувствовать страх. юнги знал, что он никогда не будет наказан. юнги уже просто не мог остановиться.

— ты мой! — юнги рычит от укуса, не сдерживая своего очередного демона, ударяя ладонью по щеке мальчишки. да так хлестко и звонко, что он еще несколько секунд слышит этот звук в своих ушах. ему не стыдно. он не чувствует сочувствие к уджи. ему хочется сделать это еще раз. и еще раз. наслаждаясь этим звуком, наслаждаясь той властью. наслаждаясь тем, что он стал именно точной копией своего отца. он цепляется свободной рукой за шею мальчишки, сжимая его сильнее, заставляя его вжаться в пол, заставляя не отводить взгляда от своих холодных глаз, в которых никогда не увидишь сочувствие к своей “жертве”. уджи жертва. уджи любимая игрушка. уджи не может принадлежать кому-то. потому что юнги ненавидит делиться любимыми вещами. уджи вещь. и вещь юнги. — мне надоели эти разговоры, я пришел сюда за другим, — юнги сдавливает горло мальчишки, кусает его губы, да так, что ощущает кончиком языка металлический привкус крови. это сводит с ума. это заводит. юнги цепляется пальчиками за край штанов мальчишки. он не обращает внимание на сопротивление младшего брата. плевать. он получит его. он сделает это так же, как его отец — возьмет силой то, что принадлежит только ему. это знает юнги. и это знает уджи. он знает, что он часть юнги. и он не сможет с этим бороться, ведь ему это нравится так же сильно, как и самому юнги. а если нет, то юнги ему напомнит. — хороший мальчик, — шепчет юнги в губы мальчишки, давай ему всего лишь пару секунд, чтобы хватать пересохшими губами воздух, заполняя его легкими. юнги груб. юнги не умеет быть ласковым. юнги сжимает плоть мальчишки через ткань штанов, вжимая его в холодный пол сильнее, коленом раздвигая ноги уджи, устраиваясь поудобнее. — что неужели твой парнишка лучше меня? твое тело всегда так дрожит из-за него? вряд ли, — шипящий шепот на ушко младшего, юнги играется со своей жертвой, юнги наслаждается этой грубой лаской, заводясь с каждой секундой лишь  сильнее. он пьян уже своей властью, своими демонами, что вырываются наружу. они так долго ждали этого момента. они так долго рвались наружу. и теперь они свободны.
бедный, бедный маленький уджи. ему стоило сбежать от старшего еще тогда, когда он впервые появился на пороге его комнаты, желая поиграться со своим милым младшим братом.
теперь он не сможет сбежать.
теперь он любимая игрушка юнги.
теперь он навечно будет принадлежать своему старшему брату.

0

9

http://funkyimg.com/i/2JuUF.png

уджи жмурится, съеживается, лишь бы не развалиться на атомы, которых ветром развеет над тихим, бездонным и пронзительно синим. уджи хочет выжить. потом хочет сдохнуть. уджи давно потерял пределы терпения — они где-то там, точкой за горизонтом, а тут только хаос и безумие в повторении прошлых ошибок (поле ржаное покрыто острыми граблями). как найти путь, если потеряны направления? как не заблудиться, не забыться во времени, если пространство становится только шире, а знаний — меньше? на небе рождаются новые звезды, люди спускаются к центру, к кипящей магме, и он себя успокаивает — на этом фоне личные драмы всего-лишь забавная история, которую можно рассказать за столом под бутылку соджу. уже не работает. драме плевать на звезды. боли нельзя приказать остановиться раньше, чем успеет стать фатальной. он снимает с себя вину. смотрит почти что трезво, как брат разрушает все построенное раньше одним ебанным присутствием. уджи, может, и не сахар. ошибки тянутся за ним целым парадом. слова жалят, действия потеряли логику, но такого он не мог заслужить. такого в принципе никто не заслуживает.

на теле расцветают раны красным и зеленовато-желтым. не впервой для него. в старшей школе он привык драться — так решают проблемы люди, не умеющие осадить сарказмом. привык проигрывать: забивали и в одиночку, и толпой, и парочкой. только никто никогда не уходил от него здоровым. если еще стоял на ногах — осыпал ударами, если лежал на асфальте — мог растерзать ноги ногтями, сломать и укусить даже (единичный случай). у шпаны бывают понятия о чести, о рамках, в которых они еще не вляпываются в закон. у уджи никогда не было этих рамок — он выколол бы глаза подвернувшимися под руку ножницами, он попросту бешеный, и тем умнее враги, начинающие драки на пустующих улицах с минимумом возможных средств.

сейчас полно средств, но он ничего не делает. лежит. ожидает. переваривает внутри себя осознание, что теплые объятия в постели соседней комнаты были иллюзией, детской надеждой на лучшее. его не любят. никогда не любили. он придумал себе их отношения, придумал, что это было особенным. он придумал все. юнги — психопат, гнилое яблочко от проклятой яблони. уджи сплевывает после удара по щеке, стирает с губ выступившую кровь, впервые на глазах старшего брата поднимает голову так же, как делал это во время многочисленных драк.

— съебись, — рычит тихо, предупреждающе, как соседская гончая на приближение. ладонь юнги накрывает пах. ладонь уджи накрывает предплечье брата. он сжимает пальцы. сжимает. сжимает еще. сильнее. он не остановится, пока не услышит хруст ломающейся кости. — съебись, — отбрасывает руку, резко врезается коленом в живот, переворачивается, вскакивает на ноги. дышит тяжело, загнанно. стреляет глазами. пинает со всей силы лежащее на полу пьяное тело.

— нахуй.

десяток действий за единственную секунду. мир в красном мареве. эмоции. эмоции. его накрывает безумием, ожесточенностью, желчью, собравшейся не просто за годы, за всю жизнь постоянного унижения. он поднимает брата за плечи, тащит из комнаты в коридор, прижимает к двери, пока с замком возится. ничего не слушает. бьет, если вдруг безумно хочется. скалится. возвращается к той ступени, когда только решил стать демоном, облюбовавшим ад. — надеюсь, ты сдохнешь где-нибудь по пути, — выкидывает за наконец открытую дверь. внутри не шевелится сострадание, только взрывается тишина. уджи заебался. уджи так заебался, что еще несколько часов не сможет остановиться. — не возвращайся. сука.

ну что за кусок говна.

уджи остается в квартире один на один с цветами и красками. составленные в углу картины по всему полу разбрасывает, переворачивает горшок гортензии, наступает на цветы без сожаления. врезается в стену лопатками, кулаком, затылком. кровавые разводы у проема двери. на костяшках пальцев. энергия злобы почти не растратилась. — да вашу мать, — говорит. — ебанный, сука, мир, — орет во весь голос, громко, тревожа соседей и просто тревожа. тело трясется, губы трясутся, вены вздуваются. от удара падает тумбочка. хаос в квартире не может перебить хаос в голове. он сжимается на полу и сразу подскакивает: воспоминания. собственная берлога больше не кажется безопасной. на кухню. на балкон. в ванную. в ванной становится лучше. он врубает холодную на максимум, залезает в воду, не снимая одежды, замирает, утыкаясь взглядом в блестящий кран. бушующее внутри чудовище берет передышку.

что делать дальше? как собраться? лихорадочно вспоминает номер психологической помощи, хотя никогда по нему не звонил. конечно, безрезультатно, но важнее другое — он не справляется. думал, что это будет проще. что уж с собственной то головой можно найти гармонию, но в реальности нет ничего сложней. ему нужна помощь. ему так сильно она нужна. уджи под водой почти задыхается, привычно оставляет на предплечьях царапины — теперь глубже, краснее, ярче. но недостаточно. ледяная кожа приобретает оттенок мертвого тела. успокаивается боль. — я не могу, не могу, — скулеж такой жалобный, что противно от самого себя. когда на глазах выступают слезы, он вылезает из ванной.

идет медленно. ноги путаются. мир расплывается. куда он бросил телефон? где тот был? где? нужно вспомнить, но не получается. с окна тянет холодном — даже не замечает. телефон находится. уджи сжимает его в руках, садится на пол, рядом с гибискусом. гибискус, кажется, смотрит с жалостью. темнота. цветочный запах. сломанный человек. он вертит в руках телефон, раздумывая, решаясь, но никак не может сделать последний шаг. прижимает к груди колени, скользит босыми ступнями по полу — с одежды и волос успела лужа натечь. ведет кончиками пальцев по листьям. дыхание, наконец, выравнивается.

уджи листает список контактов, останавливаясь на букве «д». нажимает на вызов. — эй, джош? — голос хрипит (и ничего удивительного: пневмония должно наступать на пятки). после минуты длинных гудков оказывается, что абонент не может подойти к телефону, попробуйте позже.

телефон падает на пол.

экран покрывается трещинами.[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/34-1528580154.png[/AVA][NIC]MIN JIHOON[/NIC]

0

10

[AVA]http://forumavatars.ru/img/avatars/0019/9b/de/76-1529345535.png[/AVA][NIC]min yoongi[/NIC]
юнги ошибается. в сотый раз проебывая свой последний и единственный шанс на то, чтобы  его жизни все стало нормально. он ненормальный, так может ли его жизнь стать нормальной? юнги безумный, опасный, неконтролируемый и совершенно неуправляемый. юнги совершает очередную ошибку, пританцовывая незамысловатые танцы на тех же граблях, и улыбается, — а к черту! — и не с таким жили. юнги уже не знает, как нужно по-другому. юнги не знает этого — и жили они долго и хотя бы счастливо. юнги не знает счастье, знает лишь о боли, о разрушение, желательно чьей-то жизни, желательно с криками, драками и сердце, чтобы разрывалось на кусочке, на маленькие составляющие. чтобы не склеить, не вернуть и не восстановить. а потом сидеть и жалеть, и повторять, что все могло быть иначе. юнги бы хотел быть хорошим, добрым, надежным, именно тем, кому хотели отдать родители свою дочку, ну или в нашем время, даже и сына. юнги хотел бы быть милым, романтичным, спокойным. хотел бы отделаться от своих демонов. но кого он обманывает? он не станет таким. не сможет. это слишком скучно. слишком странно. и не в его стиле. юнги дьявол. и в этом есть какая-то правда.
юнги круг очерчивает вокруг себя и младшего брата. и не пускает в этот круг никого. и уджи не пускает, боится, что потеряет, упустит его, и не сможет вернуть. юнги привязать хочет мальчишку, желательно цепями, веревками, наручниками, да чем угодно, главное не расставаться, главное не дать ему уйти из этого ада. а ад юнги обеспечит, потому что не знает, как по-другому. юнги бы остановится, оглянуться, обдумать все. и понять, что нельзя так жить. что это страшно. что он запутался. и просто сходит с ума в этой жизни. но не может. он считает, что все это нормально. так и нужно жить. ведь по-другому и не бывает. ведь так?
бывает, только юнги это не принимает. он не понимает этих свиданий в кино, где сидят парочки на последнем ряду, прижимаясь друг к другу и сладко целуясь, ощущая вкус попкорна на кончике языка, или прогулок в парке, когда сжимаешь чужую руку в своей, и чувствуешь это трепетное биение своего сердца. юнги блевать тянет от этого. юнги не представляет себя таким же. юнги не сможет, и даже пытаться не стоит. но страшно оставаться таким одним, поэтому цепляется за брата, воспитывает его с детства. делает его точной копией: жестким, холодным, неуравновешенным, и чтобы не было в голове этой чепухи про романтику и признаний до гроба. глупости все это. только вот хочется. хоть раз попробовать н вкус. как это целоваться с вишневым вкусом попкорна на своих губах?
юнги оступается. а демоны смеются ему на ухо, подначивают его, заставляют зверем стать, животным. не чувствует боли на своих плечах. одурманен слишком сильно. демоны сильны. и юнги не справляется. юнги рычит, чуть ли не вцепляется в горло своей жертвы. вот-вот, еще чуть-чуть и прогрызет его насквозь, чтобы кровь хлынула фонтаном, омывая горящее лицо мальчишки. не успевает. отталкивает, ударяют, возвращают к реальности. юнги кашляет, пытаясь понять, что происходит, но не понимает.
— уджи, — хрипит, хватаясь за живот, по которому пришелся удар. но его не слушают. тащат куда-то. юнги пытается удержаться на ногах, пытается схватиться за стены, двери, за самого уджи. не получается. россыпь ударов по телу, куда придется. и юнги морщится от боли. демоны отступают, скалятся. им не нравится, что так происходит. а юнги просто не понимает. он хочет в ноги упасть и просить прощение, но не может, он знает, что он проебался в последний раз. и уджи его уже больше не простит. —  уджи! — чуть ли не кричит в закрытую дверь, ударяя руками по ней.
закрыто. да и никто не откроет. юнги это знает. но все равно стучит, звонит, заставляет злиться соседей, заставляет нервничать уджи. он должен открыть. он должен впустить. он должен понять. никто ничего не должен юнги.
— блять! — юнги рычит и ударяет ногой слишком сильно. — твою мать! — мальчишка корчится от боли. тяжело выдыхает. и понимает, что все кончено. и в этот раз уже точно. юнги нервно сбегает по лестнице вниз, не зная, что ему делать. в голове нет никаких идей. куда идти? кому звонить? как исправить всю эту ситуацию? а внутренний голос шепчет, издевается: — никак, забудь уджи, ты для него теперь враг номер один.
юнги злиться уже на себя. щелкает зажигалкой, обжигает пальцы. а к черту! уже не так важно. да хоть загорит здесь на улице, уджи и не заметит, не обратит внимания, не спасет, лишь скажет, что так ему и надо. как в детстве. как глупо. юнги курит быстро. одну, вторую, третью. окурками осыпает асфальт. и смотрит в окно, где горит свет, где только что два парня поставили точку. закончились. аплодисменты, друзья, не стоит звать актеров на бис. они устали. да и спектакль был так себе: дешевый, грубый, с отхождениями от сценария, и полного непонимания о том, что здесь, твою мать, происходит?
юнги крутит в руках телефон, все еще не зная, как ему поступить. не звонит. докуривает шестую сигарету, ругается себе под нос. от сигарет уже тошнит, но нервы на пределе. нужно успокоится. юнги ерошит волосы, оглядываясь, как будто ищет ответы в темных переулках. не находит. да и нужно ли? в голове рождается неплохой план — напиться, о большем юнги и думать не хочет.
надеется, что поможет.
хотя тут уже ничего не поможет, но отключиться стоит, ибо юнги проебал последний шанс на то, чтобы в его жизни все было нормально.

the end

0


Вы здесь » теплый уголочек » закрытые игры » джихун и юнги, 2


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно